которое возникло внутри при упоминании о Марии.

– Ух, хорошо пошла. Я раньше все по импортному вину ударял, а потом понял, лучше нашей водки пойла нет. Вот пиво у них бутылочное ничего…

– Что сказать-то хотел, говори, – Новоселов ткнул вилкой кусочек сала и стал вертеть его перед собой.

– Видел я Марию там, в клубе. Встретились случайно. Спустился я сверху, от брата, пивка в баре взять, и тут Мария, увидела меня, покраснела до слез – поняла, что я все знаю. Ну поздоровались. Первым делом она попросила, чтобы я вам ничего не говорил. Ну а потом, как вы живете, как ваше здоровье. Долго говорить было нельзя, эти рожи сутенерские уже коситься начали. Она и спрашивает, где я остановился, когда уезжаю и не возьму ли небольшую посылочку, вам, значит. Я предложил встретиться на нейтральной территории, обговорили, где, в какое время, и разошлись. Короче, передала она при следующей встрече пакет, – Смольников вышел в соседнюю комнату и вернулся с чемоданом, положил его на табурет и достал пакет – что-то завернутое в газету и перевязанное бинтом. – Вот, бери.

– Ты что, издеваешься? – прохрипел Новоселов. – Какая, к черту, посылочка. Я знать ее не хочу. Нет у меня дочери, и некому мне посылки слать. Поедешь в Москву, отдашь обратно.

– Ну уж хер-то! Я тебе привез, а дальше сам думай, что с ней делать. Да ты, прежде чем отказаться, сначала открой ее, дурень. Открой. Не хочешь, я сам открою, мне Мария сказала, что там, – Смольников сдернул бинт и быстро развернул газету, и показалось содержимое – деньги, много денег.

– Видал?

– Ты сам-то представляешь, что привез? – зло спросил Новоселов, вскакивая со стула.

– Деньги, деньги тебе привез! – начал злиться и Смольников.

– Деньги… Это грязные, сволочные деньги, да им место в печке, и то дома вонять будет.

Смольников неторопливо завернул деньги в газету, натянул на пакет петлю из бинта и уж потом сказал:

– Можно, конечно, и сжечь. Но и она их не на дороге нашла… Ты ведь не знаешь, что у Марии на душе. А я видел ее глаза, переживает девка. Съезди к ней, поговори. Зря ты в тот раз этого не сделал. А деньги забирай и вали отсюда. Не возьмешь, скажу Зойке, откуда эти деньги.

Зойка, сестра Смольникова, была известной сплетницей, сказать ей, значило сказать всей деревне.

Новоселов сунул пакет за пазуху, рванулся к двери.

Дома сунул деньги подальше. Когда приедет эта, он бросит их в ее бесстыжую рожу. А сам к этим деньгам даже не притронется, ни рубля не возьмет, если даже умирать будет с голоду.

Затихшая было боль в душе, после разговора со Смольниковым, напомнила о себе вновь, все думы Новоселова были о Марии, хотя в мыслях он ее называл «эта». Вот эта, мол, приедет, вот эта еще покается…

Но вскоре мысли о Марии отошли на второй план – Эльвире Петровне стало хуже.

Чтобы не мотаться с женой, Новоселов сам съездил в райцентр. В районной больнице сказали: вези в город, мы тут ничем не поможем.

И снова сборы в дорогу, хорошо у Смольникова связи, хоть с билетами на самолет не было проблемы, а то неизвестно, сколько бы прождали в райцентре.

В городе жену продержали в больнице дней десять, брали анализы, что-то кололи. Потом Новоселова позвали к заведующей, и та сказала, что надежды на выздоровление нет. «Мы бессильны, вам бы отвезти ее за границу. Наш главный хирург проходит в тамошней клинике стажировку, вчера звонил, мы спросили насчет вашей жены, они согласны ее принять, но понадобится определенная сумма, на дорогу и на операцию. Сто процентов гарантии дать нельзя, но надежда есть…»

Новоселов выслушал все это молча, не изменившись в лице, и спросил, какая, мол, сумма. Та сказала, конечно, в долларах. И Новоселов еще в кабинете заведующей начал переводить эту сумму в рубли, но сбился. Не смог сосчитать и во дворе больницы, и в автобусе, все никак не мог сосредоточиться, выходили то миллионы, то миллиарды. И только в гостинице с карандашом в руке наконец-то вывел нужную сумму. И словно гвоздь в гроб жены вогнал. Потому что таких денег, продай он даже дом, ему было не собрать.

Новоселов то сидел, стиснув ладонями голову, то вскакивал и начинал метаться по комнате – он был на грани отчаяния, когда вспомнил о деньгах Марии. Есть деньги, есть!

Надо завтра же вылететь за ними. Как он забыл о них! Новоселов чувствовал себя так, словно жена уже выздоровела и все неприятности позади. И вдруг его лицо, потеряв улыбку, закаменело в гримасе – ведь это же грязные сволочные деньги. «Грязные, грязные», – повторял он, будто убеждал самого себя.

Новоселов понимал, что эти деньги – единственное, что еще может помочь жене. Но взять их, значит, по мнению Новоселова, согласиться с той жизнью, которую вела дочь, согласиться с тем, что она стала шлюхой…

После бессонной ночи, как бы итогом его ночных размышлений, итогом страдания от неразрешимости вопроса, явилась фраза, которую он воскликнул, подняв руки:

– Боже, да лучше бы этих денег не было!

При очередном посещении больницы его снова пригласили к заведующей, и та спросила, имеется ли у Новоселова надлежащая сумма. И получив категорическое «Нет!» – сказала:

– Через два дня мы вашу жену выписываем. Помочь ей может только чудо.

Через два дня Новоселов – на него страшно было смотреть, он сильно похудел, поседел, глаза ввалились и имели лихорадочный блеск – заехал за женой на такси, и они сразу же из больницы отправились в аэропорт.

И потекли дни. Эльвире Петровне становилось все хуже и хуже, она передвигалась с трудом. А вскоре могла подняться с кровати только с чужой помощью.

Когда ей стало совсем плохо, и она уже не вставала с кровати, приехала Мария. Новоселов, увидев входившую, сначала принял ее за медсестру, которая приходила делать обезболивающие уколы. Но тут же узнал, кто. Узнал и не двинулся с места. Сколько раз он представлял, как бросит дочери в лицо деньги и вытолкает ее из дома, но сейчас продолжал равнодушно сидеть, словно Мария давно жила с ними и выходила во двор за какой-нибудь надобностью.

– Здравствуй, папа, – дочь скинула шубку и прошла в комнату к матери.

«Смольников, – вяло подумал Новоселов, – он растрепался. И что суется человек?»

С самого приезда Марии между Новоселовым и дочерью сложились особые отношения, они ни о чем не говорили, лишь по необходимости перебрасывались отдельными фразами.

По поведению Марии Новоселов понял, что Смольников проговорился про его посещение клуба в Москве.